АВТОР: ГАЛИНА РЫЖКИНА

ИЛЛЮСТРАЦИИ: Алмагуль менлибаевА

Я тебя не брошу

5 историй лечения зависимости.

- В чем твоя проблема?

- Я - алкоголик и наркоман.

- Это решение проблемы. В чем твоя проблема?

из к/ф "Красивый мальчик"

В 7.30 в колонке начинает хрипеть “Каспийский груз”. Из коридора доносится “Отделение, подъем”, и все 30 жильцов нашего Дома лениво собираются на зарядку. Дом - центр трансформации личности Vita Nova. Говорят, раньше это здание арендовали проститутки. Теперь у бывшего борделя самая благопристойная жизнь. Мы здесь - за ней же. За новой судьбой.
Кто-то называет это место РЦ - реабилитационным центром, кто-то ТС - терапевтическим сообществом, а я в шутку зову его доброй тюрьмой и пионерским лагерем. Недавно на групповой терапии мне задали вроде бы простой вопрос “Кто Ты?”. Я разглядываю свое отражение в зеркале. Мне исполнилось 43 года. Я - самый взрослый реабилитант этого Дома.

Когда мне было шесть, у меня случилась первая паническая атака. Тогда никто не знал, что это, и родители назвали ее приступом. Приступы стали повторяться. Может, мама с папой и догадывались, что это реакция на их постоянные скандалы, но ничего с этим не делали. Когда я выросла, я стала поступать с собой так же, как они. Я ничего не делала. Я старалась не думать о кошмарах, о тревожности, апатии, скачках настроения. Я выбрала профессию, в которой не бывает спокойных дней, и работала круглыми сутками. Я родила дочь и растила ее сама. Шесть лет назад я перестала хотеть жить. Я устала от себя. Устала сопротивляться, устала жить с болью и тревогой. Я заставила себя дойти до психотерапевта, мне диагностировали депрессию, назначили антидепрессанты. Как только меня отпустило, я перестала лечиться. Вокруг меня всегда было много людей, но я всегда была одна. Годами я жила во внутренней тюрьме. Я приняла отчаяние, тревогу и пустоту как неотъемлемую часть меня. Три года назад во время пандемии вернулись панические атаки. Теперь они были похожи на инфаркты. Это было больно, страшно и чудовищно истощало. Когда было совсем плохо, я не вставала с кровати по 3-4 дня. Я не могла заставить себя помыться и поесть. Я перестала даже пытаться себя понять и помочь. Я смирилась. Я себя бросила. Короткое облегчение и передышку приносили вино, наркотики и снотворное. Я разделяю их, но все это называется одним словом - зависимость. К этому лету я окончательно утопила себя в ней. Я выпивала в день больше тридцати таблеток снотворного, запивая их вином. Я хотела умереть.

Я разглядываю свое отражение в зеркале. Сегодня мне легче. Третий месяц я нахожусь в постоянной терапии. Я прошла несколько тестов на алекситимию и пограничное расстройство, и все они дали один и тот же результат. Теперь я понимаю, что еще в детстве потеряла способность понимать и проявлять свои чувства, я потеряла связь со своими эмоциями. Но я не сошла с ума. В реабилитационном центре Vita Nova я встретила людей, похожих на меня. Я поняла, что не одна такая.

Сауле, 28 лет.
Мефедрон, Прегабалин.

Узбекистан

Сауле приехала в Алматы из Узбекистана. Когда она распускает на затылке небрежный пучок, копна жгучих черных волос с тяжестью падает до линии бедер. С такой внешностью она могла бы сниматься в рекламных кампаниях, но Сауле родилась и выросла в Центральной Азии. Ее жизнь - не с полос W Magazine, она из публикаций сообщества “Не молчи”. Ее судьба - страшные поступки мужчин, которые не умеют уважать красоту, они стремятся овладеть ею и подавить. Они должны быть в тюрьме, а не она - в рехабе. Почти никто и никогда не поступал с ней хорошо. Ни семья, ни любимые люди. Отец Сауле - героиновый наркоман и алкоголик. Мама била ее и сестру за то, что страдала сама. Не могла справиться с мужем и наказывала беззащитных детей. Ее первый парень избивал ее. Он воспользовался ей нетрезвой, а потом врал, что не трогал ее. Он внушил ей, что она недостойна хорошего отношения. Сауле забеременела, он заставил ее отказаться от ребенка и отвез на подпольный аборт в одну из больниц Ташкента. Ей засунули полотенце в рот, чтобы не кричала от боли.

“

Четыре года мы встречались. Я думала, у меня ни с кем не будет отношений, кроме него. Он мне это внушал, внушал, что только он меня принимает любую, что он меня терпит. Это засело у меня в голове. Я злилась на себя даже за беременность и аборт. Я думала, что если бы вела себя по-другому, все было бы иначе.

Нет смысла объяснять, почему сильное обезболивающее “Лирика” - противосудорожный препарат, схожий по действию с опиатами, принес Сауле утешение и покой. Она не стала зависимой, она почти всегда ей была. С самого детства. Просто менялись люди, отношения и наркотики.

Когда Сауле пыталась справиться с зависимостью сама, она обратилась к наркологу в Ташкенте. Войдя в доверие после нескольких сеансов, он попытался изнасиловать ее, а потом шантажировал и требовал деньги. И она платила.
После первой реабилитации в Алматы Сауле устроилась на работу, чтобы помогать семье. К должности ассистентки она подошла ответственно, очень хотела начать жизнь с чистого листа и оставить прошлое в прошлом. Но ее снова стали домогаться. Она отвергла очередное предложение быть любовницей, и тогда директор компании вынудил девушку уволиться по собственному желанию, заявив, что не может с ней работать. К тому моменту она уже употребляла мефедрон вместе с “Лирикой”, поэтому не смогла ни с кем поделиться, не нашла в себе смелости пожаловаться на несправедливость. Она всего и всех боялась, потому что хранила тяжелый секрет. Носила его в сумочке.

“

Я не могла никому ничего сказать, я там была самой молодой, а люди считают: молодая ассистентка директора - равно шлюха. Я бы могла воспользоваться моментом: я употребляю, мне нужны деньги, мне негде жить, но я всегда считала, что не могу быть любовницей женатого человека. Мне это потом вернётся. Да, я употребляю, но это не значит, что я буду стелиться под каждого.

Когда я первый раз услышала историю Сауле, я плакала. Я бы не смогла найти в себе желание жить такой судьбой. Но суть программы реабилитации именно в этом: как прилежные ученики в школе, зависимые не один и не два раза возвращаются в самые постыдные и болезненные ситуации во время терапии. Они дотошно выписывают их в тетради в виде различных домашних заданий, проживая их снова и снова, и так исцеляются. «Программа работает тогда, когда ты работаешь по программе», - неустанно повторяет координатор мотивационных программ Vita Nova Антон Лапшин. И он прав. Это нас лечит.

“

Про нарколога и аборт я вообще никому никогда не рассказывала. И только в терапевтическом сообществе начала делиться. Когда я писала, а потом первый раз читала историю своей жизни (самое первое задание в программе Vita Nova), я рыдала. Сейчас я уже могу говорить об этом спокойно, потому что много раз прописывала эти ситуации в заданиях».

В первой реабилитации Сауле познакомилась с парнем. Он ей нравился, хотя все вокруг говорили, что от него стоит держаться подальше. Но она думала, что нашла человека, который точно не обидит ее, ведь хорошо понимает, что она чувствует. Сначала он просто ухаживал, но очень быстро эти ухаживания превратились в преследование. Он открыл свой реабилитационный центр, который, кстати, работает по сей день, и сорвался. Вместо того, чтобы отойти от дел, не подвергая других опасности срыва, он шантажом заставил Сауле приехать к нему в гостиничный номер. Он требовал близости.

“

Он позвонил в 10 вечера, я еще была на работе. Он говорил: «Если ты сейчас не приедешь, я закрою тебя в центре на год. Я позвоню твоей тете и скажу, что ты - наркоманка и шлюха, и она сама попросит меня тебя закрыть». Я закрылась в офисном туалете, я помню, как плакала в трубку, умоляла его: «Пожалуйста, оставь меня в покое, не трогай меня, пожалуйста, не делай этого!»

Каждый день в социальных сетях мы говорим о том, как уязвима женщина в Центральной Азии, но молчим о том, как бесправна зависимая женщина. Многодетная мать в плену у мужа абьюзера и незамужняя наркоманка - обе жертвы зависимых отношений и зависимого мышления. Обе - жертвы преступлений. Но вынеси историю одной из них в публичное поле, и общественное мнение сотрет насильника в порошок. Другой, в лучшем случае, достанется презрение. Тысячи невест Центральной Азии, от Ташкента до Астаны, сидят на мефедроне и дешевых обезболивающих. Но кто их защищает? Ими пользуются. Мефедрон, который является токсичным веществом, действует напрямую на выработку нейромедиаторов в чудовищно увеличенной концентрации, блокируя при этом естественный процесс транспортировки гормонов настроения. Изученные и давно известные наркотические вещества всего лишь имитируют натуральные нейромедиаторы, задействуя опиоидные рецепторы. В этом их главная разница. Мефедрон действует на организм по-другому. Он дает ощущение долгожданной свободы, комфортного, безопасного общения, эйфории. Тысячи девушек ждут вечера пятницы, чтобы перестать стесняться и бояться. После одной дорожки невыносимый город обязательно станет ласковым. После второй и третьей страх исчезнет совсем. Тысячи девушек занимаются сексом под мефедроном, не потому что они похотливые. Так на мозг действует яд. Директор реабилитационного центра, снявший гостиничный номер, хорошо это понимал. Он знал, что ему не придется брать Сауле силой. Ему достаточно накачать ее мефедроном. Он разложил перед ней дорожки и велел: «Нюхай».

“

Я все еще боюсь, очень сильно боюсь всего. У меня этот страх с детства: я всегда во всем виновата. Я виновата в том, что я родилась. Мама говорила, что лучше бы меня не было. И здесь в рехабе я с этим работаю, мне помогают учиться жить так, что я никому ничего не должна, и я ни в чем не виновата. Мне можно кричать, мне можно плакать. Я всегда думала, что мне ничего нельзя, что все отношения плохие, потому что со мной что-то не так, что меня бросают и используют, потому что я все порчу. Сейчас я понимаю, что это не так.

Я часто называю наш реабилитационный центр пионерским лагерем. Не только потому, что все его пациенты младше меня. На групповой терапии мы много работаем над детскими травмами, мы возвращаемся к точке, откуда наша зависимость на самом деле берет отсчет. Чтобы наконец-то разбудить в себе взрослого, мы все снова становимся детьми. В этом пионерском лагере я делю комнату с Сауле и еще двумя девочками. В ней постоянный бардак, разбросаны вещи, куча брендовой косметики и дорогих средств для ухода. Моя косметичка здесь самая скромная, и одеваюсь я скромнее - одна пара широких джинс и футболки. Самый модный гардероб у Лилит - реабилитантки из Эстонии.

— Лилит, откуда у тебя Дайсон и Диор?

— Галина, я вам не рассказывала, как я воровала? Все, что у меня есть, я украла. Знаете, у меня была очень крутая сумка-контейнер, которая не пищит на выходе из магазина.

— Знала бы, пошла бы с тобой в Saks...

Лилит, 24 года.
Фентанил, метадон.

Эстония

Лилит приехала в казахстанский рехаб из Эстонии. Она - полная противоположность Сауле. Меня удивляет их трогательная дружба - девочка, которая боится звука собственного голоса, и девочка, которая не боится ничего. Я почти сразу стала называть Лилит метадоновой принцессой. Употребление тяжелых наркотиков в детстве сделало ее изобретательной и отчаянно смелой. Она умеет отстаивать личные границы и порой ведет себя так, что почти невозможно представить ее со шприцом в подъезде. Но шприцов и подъездов в ее жизни было много и долгие годы. В 13 лет Лилит выбрала в спутники страшный наркотик - фентанил. По обезболивающему эффекту в он в сто раз превосходит морфин, и в медицине его используют при инфарктах и в анестезиологии. В нулевых на улицах Таллинна был дефицит героина, и тогда его заменил фентанил из подпольных лабораторий. Он быстро стал главным наркотиком. Сильнее героина в 50 раз, фентанил угнетает дыхание, поэтому в медицине его используют, если есть возможность интубации. 80% смертей от передозировки наркотиками в Эстонии происходят от фентанила. В 13 лет Лилит спокойно ходила к барыгам в самый опасный район Таллинна. Те открывали ей дверь и продавали дурь. Она пользовалась авторитетом и наркоманов, и дилеров, и сверстников в трех спецшколах, в которых успела побывать. Кроме фентанила Лилит колола метадон. Она их смешивала. Метадон рекомендован ВОЗ для лечения зависимости от опиоидов и является частью заместительной терапии. Он имеет накопительный эффект, поэтому действие метадона может длиться сутками. Метадон, использованный как наркотик, почти сразу разрушает человеческий организм, передозировки им - это остановка сердца, гипоксия, отек легких.

У Лилит было от 50 до 70 передозировок. Сколько точно, она уже даже не помнит.

- Ты понимаешь, что могла умереть 70 раз?

— Конечно. Но мне было так плохо, что было пох**.

Раннее детство Лилит было таким же, как у Сауле. Может, поэтому они нашли общий язык. Отец Лилит употребляет марихуану с 8 лет. Когда ей было 17, его посадили за контрабанду. Он часто говорил дочери, что и на тот свет уйдет накуренным. Он изменял матери, и та срывалась на Лилит. Ей, в общем-то, и повод не нужен был: могла поднять шестилетнюю девочку с кровати ночью и избить. Однажды Лилит дала ей сдачи. Но уже когда выросла. Когда ее боялись и наркоманы, и консультанты бутика Dior.

- Какие у тебя сейчас отношения с семьей?

— Налаживаются. Они дистанционные, поэтому это не выражено ярко, но они становятся доверительными. Мама в меня верит, ждет меня. Я начала общаться с папой.

Лилит пыталась завязать. Моментами ей это удавалось. Она стала активным участником сообщества АН («Анонимные наркоманы»), ходила на группы взаимопомощи и сама их вела. На одной из таких групп Лилит познакомилась с парнем и вскоре они стали жить вместе. У них родилась дочь. Это время - едва ли не единственная в ее жизни долгая ремиссия. Но потом она снова сорвалась.
Казахстанский рехаб Лилит нашла в интернете. Она написала письмо, рассказала свою историю. У нее не было денег на лечение, но она была настроена серьезно. Когда мы познакомились, Лилит провела в центре уже 3 месяца, ее взяли бесплатно. Теперь ее смело можно назвать отличницей. С такой же решимостью, с какой она ходила в самый опасный район Таллинна в детстве, взрослая Лилит взялась за учебу. Она так увлеклась прописью программы, что стала заниматься ночью. В Таллинне она попробовала на себе популярную Миннесотскую программу реабилитации. Программа алматинского центра Vita Nova оказалась эффективней и захватила Лилит с головой. Она делает все, чтобы действительно трансформироваться - жить и думать по-другому. А под подушкой на кровати она бережно хранит игрушки дочери.

“

Что я делала в эстонском центре? Ровным счетом, ничего. Здесь постоянная работа. Да, я устаю, но мне нравится. Здесь все направлено на работу со мной как с личностью. Здесь применяют необычные и новые для меня практики, каждый час - новые лекции. Поток информации очень большой. Я в любой момент могу записаться на консультацию или попросить, чтобы меня записали к психологу. И я говорю это не потому что хочу подмазаться - мне действительно нравится программа. Это - единственная программа, которую я признала после «12 шагов». А то, что ребята писали ее сами - это, вообще, очень похвально.

В далеком 1939 году Боб Смит и Билл Уилсон написали главную по сей день концепцию реабилитации зависимых - программу двенадцати шагов. Но с тех пор прошло почти сто лет. Директор казахстанского центра Vita Nova Ракиш Ергужин и его единомышленники на своем опыте поняли, что для эффективного выздоровления нужна новая программа. И они написали ее сами, взяв из ста лет лечения зависимости и развития психологии то, что, на их взгляд, наверняка сработает. Ракиш и его команда поняли - в лечении зависимости «морализаторство заменяет милосердие, а предрассудки подменяют изучение вопроса», и пошли другим путем.

Полгода назад, как-то утром, стоя на крыльце родительского дома в Таразе, 31-летний Павел понял, что жить ему осталось максимум два года. Увеличение в области печени было видно без УЗИ, сам он - цвета восковой фигуры мадам Тюссо, каждая передозировка может быть последней. Он собирался зайти в аптеку за дозой «Трамадола» по дороге на автомойку, где работал, но передумал. Зашел в дом и впервые в жизни попросил мать о помощи. Мама нашла в интернете отзывы о центре Vita Nova. Но ей пришлось уговаривать сына попробовать новое лечение. После 15 лет употребления и государственной наркологии Паша не верил в реабилитацию. Но он сел в самолет до Алматы.

Паша, 31 год.
Амфетамины, трамадол.

Тараз

Отец Паши умер, когда он был маленьким. Мама, заслуженный педагог Тараза, всегда была занята и сделала все, чтобы и сын был занят: кружки, спорт, языки, музыкальная школа, репетиторы. Мама смогла обеспечить его компьютером, лучшей одеждой, игрушками, но они редко виделись. Было много маминой заботы, но не было самой мамы. Паша с отличием окончил «музыкалку», а после 9 класса твердо решил поступать в Республиканскую военную школу. Подбил друзей - одноклассников, и зараженные сериалом «Кадеты», они приехали в Алматы все вместе. Паша сдал все на отлично, кроме математики, и не поступил. А за взятку - принципиально отказался. Страшно расстроился и поехал с бабушкой в гости к родственникам в Питер. Дядя Паши, работавший подводником, предложил мальчику остаться у него и закончить школу в Санкт-Петербурге. Следующие два года жизни стали для него настоящим адом. Моряк, как это нередко бывает с военными, в семье оказался тираном и абьюзером. Он терроризировал свою жену и детей. Сильно доставалось и Паше. Доставалось за все, даже за пятиминутное опоздание его ждало суровое наказание и унижения. Паша продолжал хорошо учиться, был активным в школе, но все чаще боялся, жил с ощущением постоянной тревожности. Однажды он написал маме письмо, пожаловался, но она ему не поверила. Не в первый раз Паша почувствовал себя брошенным. А свободным и бесстрашным он стал, когда начал выпивать с друзьями. Так в его жизни появились сначала алкоголь, а потом наркотики.

Он поступил в Санкт-Петербургский Государственный институт культуры и искусств, но мотивации учиться было все меньше. На первом курсе он попробовал «Скорость» - производную амфетаминов. Паша сдавал с ней экзамены, тусовался по клубам, работал, обожал писать музыку. Он жил в эйфории, которую испытывает каждый зависимый в самом начале болезни. Ты еще здоров, полон сил, еще стабильна психика и высока продуктивность, ты - король мира. Но эта эйфория - самый короткий этап болезни. Вскоре у Паши начались вспышки гнева, бессонница, он стал худеть, перестал ходить в университет, просыпал работу. В общем, все стандартно. Однажды он попался на «контрольную закупку», только в машине понял, что продает дурь отделу по борьбе с наркотиками. Схватил «вес» и деньги и выскочил на перекрестке. Его объявили в розыск. Паша «пронюхал» с друзьями «вес», деньги закончились, платить за квартиру было нечем. Он оказался на улице.

“

Я один - и большой Питер. В институте все ребята уже в курсе что я б**** конченый, с родителями не общаюсь, я ушел с радаров из-за ментов, с Казахстаном связи нет. И вот у меня, грубо говоря, барсетка б****, осенняя одежда, хотя уже прошла б**** зима, и вот б**** я просто на Невском проспекте б****, мне некуда идти б****, и нечего делать. Я понимаю, что меня ищут мусора, что я в полной ж*** б**** А мне 19 лет, короче. Представляешь, это вот то утро, грубо говоря, когда ты е**ть сталкиваешься с реальностью. И я просто брожу, не иду даже, мне некуда идти, а просто брожу б**** по Невскому, и прикинь, вот так лицом к лицу встречаюсь с мамой. Ты прикинь! Вот в этот день, когда мне некуда идти вообще, все мосты сожжены, все варики отработаны, прикинь б**** встречаюсь с мамой. Она приехала меня искать.

Мама все уладила. Он всегда так поступала. Она три раза восстанавливала сына в университете, он его так и не закончил. Она, скорее всего, знала, что у него проблемы, но предпочитала верить, что все наладится само собой. Она отрицала правду, как делают многие родители зависимых. Вроде бы, все очевидно, но никто не готов сказать это вслух. Ей понадобилось больше 10 лет. Тогда Павел уже сидел на аптечном «Трамадоле» в Таразе, передозировки которым выглядят как эпилептические припадки. К тому моменту, он уже попадал в автомобильные аварии и падал в приступах на улице. Но и тогда она сначала обошла с ним всех врачей, прежде чем завела сына за угол дома и спросила, глядя в глаза: «Что происходит?»

«Трамадол» - сильнейший опиоидный анальгетик, действующий на центральную нервную систему и спинной мозг. Его применяют как сильное обезболивающее, например, в онкологии. В увеличенных дозировках он вызывает измененное состояние, эйфорию. Препарат стоит дешево и продается в аптеках. Обычная дозировка в медицинских целях - 1 таблетка, дозировка зависимого - 10-15 таблеток. Паша «разгонялся» в день до 60 таблеток, «Трамадол» напоминал ему питерскую «скорость». После 60 таблеток у него начинался приступ эпилепсии. Несмотря на первые места в мировых рейтингах по зависимости, в Казахстане болезнь все еще остается стигматизированной. В семьях с трудом признаются себе, что их близкие болеют, а рассказать об этом посторонним, попросить помощи - почти невозможно, стыдно. Отрицание проблемы, информационный вакуум, невежество обрекают зависимых на фатальные ошибки, некомпетентность, шарлатанство и элементарную дурость. Частные псевдо-наркологи гастролируют со своими бессмысленными капельницами в каждом городе Казахстана. Не имея образования, они не знают, как работает каждое отдельное психотропное вещество и чем облегчить ломку, которая в разных случаях лечится по-разному. Они приписывают примитивным препаратам вроде глюкозы магический эффект, чтобы заработать и не брать на себя ответственность. Сначала Пашу бессмысленно лечили дома. Абстинентный синдром после «Трамадола» такой же, как у всех опиоидов. Это чудовищная боль в теле, в суставах и мышцах. «Кажется, что все мышцы сейчас разорвутся, а кости сломаются, такое ощущение, что скелет хочет выбраться наружу», - вспоминает Паша. Днем он терпел боль, а ночью вылезал через окно и шел в аптеку за «Трамадолом», чтобы «подлечиться». С таким лечением он очень скоро снова «разогнался» до передозировки. Тогда на горизонте появился мамин знакомый - дядя Ваня, который придумал свою методику лечения зависимости от опиоидов - закрыть Пашу в бане, чтобы тот не сбегал за дозой. Пусть ломается на сухую.

“

С утра я просыпаюсь, короче, от того, что мне прилетает б**** п****ц жёстко, просто удары б**** один за одним летят. Они начинают месить меня, забивать жёстко. Короче, я падаю, меня поднимают, я слышу краем уха, что во дворе что-то сверлят, варят, слышу звук болгарки, я ничего не могу понять, тут еще бьют б**** Короче, меня просто куда-то бросают, захлопывается дверь. Я - в бане. Они поставили железную дверь, оставили в ней окошко, поставили пластиковый унитаз. А баня - два метра на метр а и я полгода просидел б**** в ней. Просто б**** полгода б**** Там два шага делаешь - и стена. Жёстко, понимаешь, х** знает, как, я лежал, стоял, сидел, б****, я не знал, день сейчас, или ночь б****, какой день недели, я не знаю, как не сошел с ума. Я хотел с собой покончить, там розетка какая-то была и я ковырялся в стене, но они отрубили электричество намеренно, пытался на проводах каких-то повеситься б****, у меня ничего не получалось, короче. То есть, я на сухих кумарах б****, без детокса б**** ломался б****, за первый месяц поспал несколько часов, можно сказать.

После 6 месяцев взаперти, Паша практически сразу вернулся к «Трамадолу». Его снова закрывали в бане, лечили трудотерапией, отправляли в государственную наркологию, которая не сильно отличалась от бани и тюрьмы. Все бессмысленно. То морозное утро, когда он не пошел в аптеку за дозой, а попросил помощь у мамы, было временем, когда от него все отстали. Все смирились, перестали насиловать себя и его, «причиняя выздоровление», как любит повторять наш куратор Антон Лапшин. Только тогда Паша понял, что не хочет болеть и умирать.

- Как думаешь, почему ты вообще начал употреблять?

— Люди с таким складом ума, как у нас с тобой, живут чувствами. Я никогда и нигде не ощущал себя полноценно своим. То есть вокруг меня всегда были люди, я всегда был в центре внимания, у меня всегда были классные девчонки и всегда были деньги. Но оставаясь один на один с самим собой, б****, я понимал, что я не чувствую себя своим нигде. Я - какая-то, б**** не то, что белая ворона, б****, а фиолетовая. Я в маске. И вот эта дыра внутри, она на самом деле всегда была, мне постоянно чего-то не хватало. Я никогда, даже в детстве не чувствовал себя спокойно и комфортно. Даже дома. Да, это мой дом, я люблю этих людей, да, это моя тарелка, но она, с****, какая-то надломленная. И вот когда я распробовал наркотики, этот недостающий пазл как-будто нашелся. С быстрыми наркотиками я ощущал себя частичкой мира. У меня появилась с ним связь.

В центре Vita Nova Паша провел полгода. Это полгода ремиссии. Теперь он свободен, может уехать в любой момент, но не хочет. Он хочет остаться и помогать людям. Паша готовится к поступлению на факультет психологии. Тяги к «Трамадолу» у него почти не бывает, а когда желание употребить все же мелькает в голове короткой вспышкой, он достает оружие, которое всем нам раздали в Vita Nova. Это знания. Знания о том, как справляться с болезнью. Во время лекций Ракиш Ергужин рассказывает об эффективных инструментах, один из которых называет «досмотреть кино до конца». Когда зависимый испытывает тягу употребить, он вспоминает момент первой эйфории. С любым наркотиком мы пытаемся догнать свой первый кайф, свое первое удовольствие. Никогда не догоняем, но пытаемся. «Досмотреть кино до конца» - значит вместо эйфории от затяжки, дорожки и бокала вспомнить последствия употребления - похмелье, тошноту, абстиненцию, депрессию, бессонницу, разбитые отношения, одиночество. Средство волшебное и проверенное, поверьте. Паша говорит, что сразу смотрит финал своего фильма, и желание пропадает.

Динмухамед, 31 год.
Игромания, коррупция.

Алматы

Мне кажется, Динмухамеду сложнее, чем мне и Паше. Заслуженной развязки его кино о зависимости так и не случилось. Предположу, что со мной согласна его мама. «Ты все еще честолюбив. Постарайся спрятать это подальше, и гордость свою спрячь», - он показывает мне от нее сообщение. В столовой рехаба мы сидим за одним столом. Мы смеемся, много говорим, часто спорим. Я называю нас идеологическими врагами и говорю ему, что если он когда-нибудь выйдет на работу, ему стоит держаться подальше от людей, денег и любых соблазнов: «Иди убирать дерьмо в зоопарке». Такую грубость я могу легко объяснить: Динмухамед не может зарабатывать честно, а я терпеть не могу коррупцию и мошенничество. Я испытываю искреннее презрение к людям, которые крадут деньги у государства, и никакая трансформация личности это во мне не исправит. А он надеется вылечиться. Но Динмухамед - единственный мошенник, с которым я знакома так близко, что делю с ним хлеб в столовой. Поэтому во время дружеских обедов ему достается за всех: и премьеров, и первых президентов. Но начиналось все красиво и невинно. Четырехлетний Динмухамед уже был талантлив, обожал футбол и с раннего детства неплохо играл. Не самый лучший, но крепкий игрок, подростком он уже зарабатывал хорошие деньги. Он заключил профессиональный контракт с клубом «ЦСКА» и в 17 лет объездил полмира. Дорогая экипировка, гаджеты, он мог купить своей девушке или маме лучший подарок, и родители его поощряли: «твои деньги, трать, как вздумается». Напротив поля заманчиво светилась букмекерская контора, и очень скоро свои гонорары Динмухамед начал оставлять там. Ставил только на то, в чем хорошо разбирался - на футбол и теннис, сначала по 500 тенге, потом больше, потом всю зарплату. Юношей он уехал играть за Кокшетауский «Окжетпес» и там окончательно провалился в зависимость.

“

Есть такая заповедь у футболистов - игроманов в команде не должно быть, даже если это самый лучший игрок. Мне давали много шансов, мотивировали, просили “брось”. Главный тренер, капитан команды со мной разговаривали, по игровым качествам я их устраивал, по человеческим - нет. Я безбожно катал, брал в долг, выбивал подъемные, просыпал тренировки, приходил уставший в 4 утра. «Окжетпес» передал руководству «ЦСКА», что я потерял контроль.

От полного фиаско в спортивной карьере его спасла сильная травма. Еще футболистом он поступил на железнодорожный факультет, и после спорта пошел работать к высокопоставленному родственнику в пассажирские перевозки. Сначала таскал уголь, потом осматривал вагоны и составлял акты, так дорос до начальника участка на железнодорожной станции. Ему было 22 года, когда его обвинили в хищении в особо крупном размере.

Здесь я остановлюсь и рискну поделиться своей теорией. Игромания давно признана болезнью, но кто сказал, что в коррупции нет признаков аддиктивного поведения? Зависимость от власти тоже зависимость. Я могу ошибаться, но вряд ли, она развивается каким-то другим образом.
Безнаказанность оставляет возможность для роста толерантности - выйдя сухим из воды с украденным миллионом, проще позволить себе украсть второй. И игроман, и коррупционер чрезмерно амбициозны, самоуверенны и считают себя особенными - способными обмануть систему. Динмухамед - яркий тому пример. Ему удалось избежать тюрьмы, но дальше его жизнь - короткие промежутки честного заработка и вереница сомнительных авантюр. Когда в очередной раз он поставил на игру в випе «Олимпа» весь свой бизнес, отношения и деньги партнеров, отец сказал ему: «Беги».

“

Мама до этого говорила: «Давай переведем на мой счет хотя бы 2 миллиона». Там было еще около 300 тысяч. «Оставь остальное себе, езжай в Испанию, поживи для себя, потрать на себя, погуляй по Европе». На Абылай хана в «Олимпе» я все проиграл за неделю. Я проиграл за неделю больше двух миллионов долларов.

Родители Динмухамеда переехали в другой дом, чтобы сын больше не приносил им неприятности. Из-за игры они были готовы прекратить с ним отношения, но никто не хочет, чтобы ребенок сидел в тюрьме, правда ведь? Он стал скрываться. Какое-то время жил и работал на стройке у родственника, пока снова всех не обманул - продал строительные материалы, люстры, паркет, джакузи. Деньги проиграл. В это трудно поверить, но однажды он хотел сдаться. Сидя в парке, набрал 102 и так и сказал: «Я хочу сдаться». «Рядом с тобой Бостандыкский РОВД, вроде», - ответил безучастный голос полицейского в трубке, - иди и сдавайся».

Реабилитация в Vita Nova для Динмухамеда - вторая, в центре он провел 5 месяцев. Отношения с семьей стали налаживаться, ему снова начинают доверять люди. Но не в первый раз. Поэтому никто: ни родственники, ни психологи, ни менторы не знают, как он распорядится этим хрупким доверием.

— Мне 30 лет. За свои действия я никогда не нес ответственности, я не знаю, что это такое, в принципе. Мне всегда во всем фартило. В футболе легкие деньги? Легкие. Начну бизнес, деньги рекой текут. Устроюсь на работу - карьерный рост.

- Как думаешь, какой ответственности ты на самом деле заслуживаешь?

— Тюрьмы?

- Ты мне скажи...

— Лет пять.

Ответственность за свою жизнь - самый важный навык реабилитации. Не только для Динмухамеда, для всех нас. Когда мы в итоге отстрадаем прошлое, оплачем детство, отпустим потери и нелюбовь, нам придется подняться. Нам придется вытереть слезы, снова встать и на этот раз пообещать себя не бросать. Не отдавать себя отношениям, в которых делают больно, сомнительным знакомствам, в которых нет тепла, не отдавать себя зависимости. После трех месяцев терапии я так понимаю свою ответственность. И в этом уроке между мной и людьми по ту сторону реабилитационного центра нет никакой разницы. Даже если они не глотают таблетки, они также бывают больны. Они прячут свою неуверенность за карьерными успехами или спортивными достижениями, бегут от несчастья в работу, скрываются от близости любви за случайным сексом. Все мы бываем больны и бываем ранены. Но как говорит мой ментор Антон Лапшин: «Все выздоравливают, только некоторые при жизни».

Я разглядываю свое отражение в зеркале. Недавно мне исполнилось 43 года. Я - самый взрослый реабилитант этого Дома. Но теперь я хочу выздоравливать. Теперь я хочу жить.

Подпишись на наш Telegram, чтобы знать больше

TAJ.Report

АВТОР

ГАЛИНА РЫЖКИНА